Об одном решении арбитражного суда

Проф. Е.А. Суханов, заведующий кафедрой гражданского права, декан юридического факультета МГУ, председатель Третейского суда для разрешения экономических споров при Торгово-промышленной палате РФ

13 ноября 2000 г. Арбитражный суд Краснодарского края принял решение об удовлетворении иска АОЗТ «Коноковское» к ОАО «Успенскагропромснаб». Содержанием иска было требование о расторжении соглашения о передаче споров, связанных с исполнением заключенного сторонами в 1996 г. договора, на разрешение Посто­янно действующего третейского суда при Торгово-промышленной палате г. Армавира.

Как заявил истец, основанием для заявления такого требования стало отсутствие юридической силы указанного соглашения в связи с тем, что оно было оформлено особым соглашением к названному договору (т.е. в виде специальной «третейской записи», а не традиционной «третейской оговорки» в самом договоре), не имевшим необходимых реквизитов: даты, номера, даты договора и срока его действия. Правда, при разбирательстве дела суд установил, что под­линным мотивом действий истца явилось его «сомнение в право­мерности судебных актов, вынесенных Третейским судом при Торгово-промышленной палате г. Армавира, и невозможность обжаловать решение третейского суда», поскольку при рассмотрении одного из споров истца и ответчика названным третейским судом по­следний принял не устраивавшее истца решение.

Арбитражный суд в своем решении признал, что рассматриваемое им третейское соглашение (названное в этом решении «третейской оговоркой») вполне отвечает соответствующим требо­ваниям, предъявляемым ст. 3 Временного положения о третейском суде для разрешения экономических споров. Однако одновременно названный суд в указанном решении объявил «третейскую оговорку» гражданско-правовой сделкой, «специфичность» которой, по его мнению, состоит в том, что она «имеет процессуальные последствия». Хотя, как указал арбитражный суд, «порядок и условия расторжения “третейских оговорок” законом не урегулирован», на них и порождаемые ими правоотношения, по его мнению, вполне могут быть распространены общие нормы гражданского права о сделках и договорах, в том числе правила статей 450 и 452 ГК РФ, посвящен­ные возможности и порядку расторжения гражданско-правового до­говора. Учитывая горячее желание истца отказаться от соглашения о передаче его спора с ответчиком на рассмотрение третейского суда¹, а также сохраняющуюся для сторон возможность «осуществлять защиту нарушенных прав по конкретному договору в арбитражном суде», суд решил «расторгнуть соглашение к договору № 005 от 4 января 1996 г. между АОЗТ “Успенскагропромснаб” и ОАО “Коноковское”, в соответствии с которым любая из сторон может обращаться в третейский суд (арбитражная оговорка)».

Данное решение краевого арбитражного суда содержит прин­ципиально новое, ранее не известное правовой науке положение о «двойной» юридической природе третейского соглашения, а потому нуждается в должной оценке. При этом можно оставить в стороне мелкие неточности, вкравшиеся в это «новаторское» решение (имеется в виду отождествление в нем далеко не совпадающих понятий «третейская оговорка», «третейское соглашение» и «арбитражная оговорка»²), и обратиться к его существу.

Третейское соглашение квалифицировано в нем как гражданско-правовая сделка, следовательно, оно должно рассматриваться как действие, направленное на установление, изменение или пре­кращение гражданских прав и обязанностей (ст. 153 ГК). Но квали­фикация прав и обязанностей как гражданских (гражданско-правовых) предполагает, что ими оформляются отношения, входя­щие в предмет гражданского права. Последний, как известно, уста­новлен правилами ст. 2 ГК. Из них достаточно ясно следует, что предметом гражданского права являются «имущественные и свя­занные с ними личные неимущественные отношения, основанные на равенстве, автономии воли и имущественной самостоятельности их участников» (абз. 1 п. 1 ст. 2 ГК). Какие же имущественные или хотя бы связанные с ними личные неимущественные отношения равно­правных и имущественно обособленных сторон (относящиеся к предмету гражданско-правового регулирования) порождает третей­ское соглашение? А если их невозможно обнаружить, то не странно ли, что «гражданско-правовая сделка» не порождает никаких граж­данско-правовых последствий? И какой «спецификой» можно объ­яснить полную независимость этой «сделки» от «основного» договора, который она призвана «обслуживать» (ибо недействительность последнего в силу прямого указания ч. 4 ст. 3 Временного положения о третейском суде для разрешения экономических споров не влечет недействительности третейского соглашения, что «переворачивает» классическое правило ст. 180 ГК о последствиях недействительности части сделки)?

Не случайно ни ст. 2 ГК, ни его общие нормы о сделках и дого­ворах нигде не предусматривают возможности возникновения у каких-либо сделок как гражданско-правовых юридических фактов та­кой странной «специфики», как отсутствие каких бы то ни было гражданско-правовых последствий их совершения и появление в результате их совершения исключительно «процессуальных» или иных негражданско-правовых «последствий». Оно и понятно, по­скольку процессуальное, в том числе арбитражно-процессуальное право относится к иной сфере – публичного (а не частного) права, и потому регулируется не гражданским, а иным законодательством.

Разумеется, никаких гражданских – материальных, а не процес­суальных – прав и обязанностей сторон их третейское соглашение в действительности не порождает и породить не может, а потому его рассмотрение в качестве «гражданско-правовой сделки» основано исключительно на личных воззрениях председательствующего по делу. Из этого, между прочим, следует, что «открытие» Арбитраж­ного суда Краснодарского края о «двойственной» природе третей­ского соглашения как «гражданско-правовой сделки», влекущей «процессуальные последствия», как минимум, противоречит материальному гражданскому закону.

Возможно, при вынесении решения суд был смущен термином «соглашение», которое он привык связывать с гражданским правом. Тогда рискнем напомнить о том, что категория «соглашения» известна не только гражданскому праву, но и процессуальному (например, соглашение, определяющее подсудность спора в соответствии с правилом ст. 30 АПК РФ, или соглашение участвующих в деле лиц о распределении судебных расходов, заключаемое в соответствии с правилом п. 4 ст. 95 АПК, и т.д.), и даже международному публично­му праву (например, межгосударственные соглашения о взаимной защите иностранных инвестиций или об устранении двойного нало­гообложения и др.). Такие соглашения, хотя и влекут соответственно «процессуальные» или «международно-правовые последствия», но, тем не менее, тоже не являются «специфическими гражданско-право­выми сделками», ибо имеют совершенно иную отраслевую юри­дическую природу.

Однако не менее замечательно и то, что даже встав на более чем странную позицию Арбитражного суда Краснодарского края, его решение все равно нельзя признать законным и обоснованным! Ведь п. 2 ст. 450 ГК, на которую этот суд неодно­кратно ссыла­ется в своем решении, прямо говорит о возможности расторжения договора по требованию одной из сторон «только: 1) при сущест­венном нарушении договора другой стороной; 2) в иных случаях, предусмотренных настоящим Кодексом, другими законами или до­говором». Ни существенного нарушения «договора» (третейского соглашения), ни соответствующего условия в нем суд, разумеется, не установил, как и не назвал нормы какого-либо федерального за­кона, допускающего возможность расторжения такого соглашения (а в одном месте своего решения даже прямо указал, что «порядок и условия расторжения “третейских оговорок” законом не урегулиро­ваны»). Следовательно, условия для применения правил о возможно­сти расторжения договора по требованию одной из его сторон в этом случае все равно отсутствовали.

Но разве это обстоятельство может смутить облеченного су­дейскими полномочиями «исследователя», для которого третейские соглашения как «гражданско-правовые сделки» порождают исклю­чительно «процессуальные последствия»? Ясно, что для обоснова­ния этой «новаторской» позиции был использован давно известный в России метод, предлагавшийся еще одним из героев М.Е. Салты­кова-Щедрина, разработавшим проект закона «О нестеснении гра­доначальников законами». Согласно этому проекту, стеснявший градо- (и всякого иного) начальника закон предлагалось снять с полки и положить под себя, после чего всякое стеснение момен­тально исчезало. После этого не стоит и говорить о пренебрежении прописными истинами, хотя и не за­крепленными прямо в законе (ибо закон, не будучи учебником, все же рассчитан на предварительное знакомство правоприменителя хотя бы с наиболее элемен­тарными правовыми понятиями и конструкциями), но общеприня­тыми в учебной литературе, вроде невозможности одностороннего отказа от соглашения о передаче спора третейскому суду³

Если же рассматривать данную ситуацию всерьез, то с сожале­нием приходится констатировать наличие еще одного судебного решения, основанного не на законе, а на личных воззрениях судейского чиновника. Такого рода «решения», к сожалению, все еще встречаются в случаях, когда некоторые государственные арбитражные суды прямо или косвенно имеют дело с третейскими судами или с их решениями. Они иногда почему-то рассматривают послед­них не в роли своих коллег и помощников, в том числе помогающих арбитражным судам хоть в какой-то мере уменьшить значи­тельную нагрузку, на которую так любят сетовать многие судьи, а в роли неких «конкурентов», стремящихся перехватить у государст­венных арбитражных судов функции по осуществлению правосудия.

Именно на этом основано появившееся в действующем АПК 1995 г. весьма не бесспорное правило п. 2 ст. 87 и его толкование, по­зволяющее арбитражному суду рассматривать спор между предпри­нимателями даже при наличии третейской оговорки или иного со­глашения о третейском суде, если только ответчик не заявит специ­ально ходатайства (!) о передаче дела в третейский суд «не позднее своего первого заявления по существу спора»⁴. И это при том, что п. l ст. 11 ГК прямо рассматривает третейский суд как суд, осущест­вляющий защиту нарушенных или оспоренных гражданских прав в соответствии с подведомственностью дел, установленной процессу­альным законодательством. Не случайно и то, что принятый Госу­дарственной Думой ФС РФ в первом чтении проект Федерального зако­на «О третейских судах в РФ», призванный поставить все на свои места, уже не один год лежит без движения, ибо, по мнению ряда влиятельных депутатов, он фактически узаконивает чуть ли не мафиозные «разборки», разрешая предпринимателям рассматривать свои споры в третейских, а не в государственных судах.

Все это говорит об уровне правосознания некоторых наших законодателей и правоприменителей, являющихся про­фес­сиональны­ми юристами, но до сих пор так и не воспринимающими всерьез многие реалии и категории правопорядка, основанного на рыночной организации экономики. Остается надеяться, что сама жизнь рано или поздно заставит их изменить свои позиции. Что же касается рассматриваемого решения Арбитражного суда Краснодарского края, то этот странный продукт современного отечественного правосудия, как представляется, под­лежит безусловной отмене вышестоящими судебными инстанциями (разумеется, в порядке, установ­ленном действующим процессуальным законодательством).

©АНО "Редакция журнала "Третейский суд"
Россия, 194356, Санкт-Петербург, а/я 98
тел./факс: (812) 597-62-81; тел. +7 (901) 311-42-99
E-mail: svgleb@mail.ru, arbitrage@nm.ru